Приглашаем посетить сайт
[92]
Таинство в Лабиринте
Опираясь только на эту часть предания, правильного представления о схватке Тесея с Минотавром не составишь, необходимо привлечь на помощь весь путь становления героя, а вдобавок подсказки, которые дает минойское искусство. Разумеется, нркно учесть и звездный порядок египетско-критско-аттической группы богов во II дохристианском тысячелетии, который описан нами в главах "Звезды, мифы и созерцательные образы" и "Культовый календарь". Полное посвящение в ту давнюю эпоху начиналось в день Афродиты (24 апреля) под небесными Близнецами и достигало кульминации в октябре, под небесным Стрельцом. Тесей, как предводитель четырнадцати аттических "жертв" Минотавру, попрощался с Афродитой 24 апреля, покинул Аттику 26 апреля и вернулся домой 28 октября.
В главе "Звезды, мифы и созерцательные образы" мы соотнесли знаки Зодиака, планеты и стихии согласно указаниям античной астрологии, оговорив при этом, что причина данной последовательности планет неясна. В связи с таинством в Лабиринте напрашивается иной, естественный порядок по восходящей - от Земли через Меркурий и Венеру к солнцу. Но в этой южной культовой группе богов определенно имеет место возвратный ход по зимним знакам через Тельца и Овна до Стрельца.
Таинство в Лабиринте (слово это догреческое) начина-
Дионисийское посвящение под Стрельцом
[93]
лось игрой с быком во дворе царского дворца; фрески с изображением такой игры сохранились в Кноссе доныне. Планетарно эта сцена относится еще к Земле, по стихии - к ветру, а на небе неподвижных звезд - к знаку Тельца. Разыгрываясь вечером в присутствии двора, она являла собой достаточно открытое приготовление, совершавшееся при свете дня. Все оккультное происходило ночью в Лабиринте, на окруженной высокой стеною круглой площадке, которую можно приблизительно представить себе по весьма схематичным древним рисункам, хотя в натуре она по сей день не обнаружена. Учитывая предание, мы полагаем, что Лабиринт состоял всего из двух спиральных витков и круглой, открытой сверху центральной площадки, величиной немногим более низкого, мощенного камнем крута, который относится к эпохе неолита (3000 г. до Р.Х.) и находится в часе пути оттуда, в "пещере Илифии" - Артемиды Родовспомогательницы, а она-то и руководила мистами. Ныне эта пещера служит овчарней. На просторной прямоугольной площади кносского дворца большие фрески живописуют игру с быком. А вот древняя аттическая роспись на вазах изображает
Жрица Ариадны перед таинством
[94]
Игра с быком во дворе кносского царя перед таинством в Лабиринте
Придворная дама из Кносса наблюдает за игрой с быком
круглую середину Лабиринта, где мистов ночью ждал Минотавр.
Минотавр - наполовину бык (еще не конь!), наполовину человек; не в пример кентавру у него человеческое тело и бычья голова. На круглой площадке в Лабиринте могут стоя разместиться около трех десятков молодых людей. Все это в безлунную ночь озарялось светом звезд.
Игра с быком требовала мужества, решимости и ловкости. Срывам и несчастным случаям кносский двор, вероятно, даже радовался, ибо остальные претенденты тем самым осознавали всю серьезность происходящего. Как и египетская, здешняя культура не ведала сострадания; эту душевную силу человечество обрело только в последнем
[95]
дохристианском тысячелетии. На родину сообщали: пожран Минотавром.
Из юношеских испытаний Тесея ближе всего к этому стоит единоборство с Синидом, разрывавшим путников в стихии воздуха. Синидово испытание и обряд, который менады совершали с ланью и зайцем, наводят на мысль, что быка в дворцовом дворе под конец тоже должны были растерзать на куски. Укрощение Марафонского быка, предпринятое Тесеем, видимо, следует расценивать как неудачную попытку перенести Кносские мистерии в Аттику. Однако установление Малых мистерий в Аграх прошло успешно.
Мисты входили в Лабиринт через узкую низкую дверцу, с опущенной головой, в согнутом положении, двигаясь в танце задом наперед и держась за вымазанный кровью канат, который с силой тянул впередиидущий мистагог. Этот канат был "красной нитью" Ариадны. В наружном витке мистов ожидали подручные в звериных масках, главным образом "волки", и отнимали у них все, что можно: остатки бычьего мяса и лишнюю одежду, - норовя при этом причинить боль. Танец - прыжки с высоко вскинутыми коленями - продолжался под звериный рев и волчий вой.
Ныне нам трудно душою ощутить то, что переживали относительно стихий и планет тогдашние люди с их весьма неразвитой еще внутренней жизнью (неслучайно лица на ранних изображениях выглядят пустыми). Ведь и в нашей культуре за последние 200 лет было несколько десятилетий, отмеченных особой восприимчивостью к луне в тихую погоду или к ветру, теперь уже непонятной. Мы почти бесчувственны и неспособны уловить настрой подобной игры природы. Что же тут говорить о сердцах, открытых иным стихиям и планетам! И все-таки для мистов и мистиков - как прежде, так и теперь - достижение главной цели, созерцания, наполовину зависит от правильного настроя, от его тончайших нюансов. От древних критян и эллинов, к примеру, стихия ветра - планетар-
[96]
но под властью Луны (Гекаты), астрально под знаком Рака - требовала одного настроя, а стихия земли - под планетой Венерой и знаком Тельца - совершенно другого. Именно способность чувствовать оттенки настроя, а не осведомленность о смыслах созерцания, какие мы тут излагаем, и отличала древнего мистика. Вдобавок критяне II и III тысячелетия до Р.Х. "чувствовали" не умом и сердцем, а пляшущими ногами (кстати, как раз это Одиссей с благоговением наблюдал у феаков81).
Гомер, живший на четыре столетия позже Тесея, значительно лучше более ранних свидетельств доносит до нас то всеобъемлющее мирочувствие, каким обладали древние и не обладаем мы. Его рассказ о богах уводит за пределы человеческой особи. Афродита, раненная в руку ахейским героем Диомедом, бросается в слезах к своей матери, титаниде Дионе. И та молвит: "Милая дочь, ободрись, потерпи <...> Так пострадал и Арей, как его Эфиальтес и Отос <...> страшною цепью сковали: скован, тринадцать он месяцев в медной темнице томился. <...> Гера подобно страдала, как сын Амфитриона мощный [Геракл. - Н.Ф.] в перси ее поразил треконечною горькой стрелою. <...> Тот же погибельный муж, громовержцева отрасль, Айдеса [Гадеса. - Н.Ф.], ранив у врат подле мертвых, в страдания горькие ввергнул". И лишь Аполлон сумел остановить храбреца Диомеда, сурово предупредив его: "Вспомни себя, отступи и не мысли равняться с богами"82.
Требующий всех сил танец задом наперед, со склоненной головой, уже сам по себе мог стимулировать одаренного миста к обнаружению во лбу душевного органа, который сказание о Тесее называет венком Амфитриты, а Гомер в "Одиссее" - глазом Полифема. Имя Полифем означает "бестолочь", "болтун", в лучшем случае "страдающий глоссолалией". Здоровья ради без Афины здесь не обойтись. Оккультное как бы дополняет упорядоченное сознание, объемлющее восприятие и рассудок. Оно не должно ущемлять это сознание, как у Полифема. Сам лобный сверхчувственный орган не развивает разум, он просто фиксирует духов-
[97]
Кносский Лабиринт. Этрусское изображение
Лабиринт. Древнекритское изображение
ное в виде образов. Этим глазом мист замечает голубя в облаках и косматую звезду на ночном небе, чему мешают собственные его желания и инстинктивные порывы, которые предстают в созерцании как нападающие звери. В Лабиринте этих зверей являли мистам во плоти. Сила чистого постижения, не опирающаяся на внешние чувства и рассудок, виделась в созерцании как звезда. Гомер в "Илиаде" так завершил этот образ: "Словно звезда, какую Кронион Зевс посылает знаменьем или пловцам, или воюющим ратям народов, яркую; вкруг нее несчетные сыплются искры, - в виде таком устремляясь на землю, Паллада Афина пала в средину полков..." (4,75)
затем участливо открыла сердце. Виток заканчивается круглой площадкой Афродиты, которая зовется морем. Здесь властвуют небесные знаки Водолея, Козерога и Стрельца. Помимо нескольких волков - возможно, это собственные неподобающие ощущения мистов, - они встречают здесь безмолвных, белых как мел, нагих умерших. Эти новые спутники - свидетельство того, как трудно вызвать достаточно жаркую самоотверженность. В юношес-
[98]
Тесей и Минотавр. Эллинское изображение
"хозяином белых скал", который грозил ученику мытьем ног и падением в море. В Скироновом море испытуемого преследовала черепаха. Древнеегипетская космогония в этом образе воздвигала землю из бесформенного праморя. Вот и здесь, в Лабиринте, посреди "моря" лежал большой камень, круглый и плоский.
После волчьего воя безмолвие мертвых было сущим благодеянием. Если понятная при этом холодность в сердцах молодых мистов таяла, уступая место пылкой преданности прозреваемому божеству - "отцу Посейдону", до этих сердец достигала нежная, космически-планетарная музыка, способная осчастливить иного Орфея.
Внутренняя спираль и "море" более не терпели никаких внутренних личин - не важно было происхождение, которое во II тысячелетии до Р.Х. ценилось едва ли не превыше всего, не важны были красота, имущество, положение, знания, умения, репутация, пол, высокое или низкое самомнение, помыслы и конкретные упования, - лишь сосредоточенность, гибкое, живое служение и преданность высокому, прозреваемому или еще неведомому. Не равенству людей - самой большой иллюзии на этом этапе становления - учили там через поступки, а горячей искренности, насколько ее уже развивала тогдашняя религия. Не-
[99]
обходимо было острое чутье к обретенной силе и преданности тому, для чего посвящение и судьба предоставляют возможность. Такая позиция и настрой пробуждали не только "венок Амфитриты" или подобный же орган в области гортани, который позднее в Элевсине именовался шестнадцатилепестковым "цветком", но и двенадцатилепестковый цветок над сердцем. Венок Амфитриты показывает в свободных формах умонастроение и образ мыслей других людей. Шестнадцатилепестковый "цветок Элевсина" во многом раскрывает душевно-живое окружение. Орган над сердцем позволяет услышать музыку и песнь духовных наитий. Как сказал поэт:
Дремлет песнь в любом предмете,
Все откликнется на свете
На волшебные слова*.
Орган, расположенный ниже, обеспечивает доступ к талантам и возможностям других, к сокровищам Плутона.
Вернемся, однако, к Тесею. Что произошло с ним на круглой площадке посреди Лабиринта? Когда вереница мистов вместе с мертвецами добралась до "моря", все они выстроились вдоль стены и бросили канат, наслаждаясь долгожданным покоем. Волки остались снаружи. И мистагог, тянувший канат, тоже до поры до времени исчез. Кому сердце поверяло это, тот прозревал и слышал "звук, рожденный без прикосновения", словно сами планеты пели, то отдаляясь в напряжении, то сближаясь; "музыка сфер" - так впоследствии назвал это Пифагор. Немного погодя мистагог вернулся с лирой и протянул ее одному из мистов, в котором заметил умиленное волнение, чтобы тот хоть немногое повторил на струнах.
[100]
Певец в Лабиринте. Эгейская культура
Афродиты. Затянул ее мистагог, но без слов. Потом он снова исчез. Эту сцену описывает Гесиод в "Щите Геракла": блаженные ведут хоровод в озаренной светом части Гадеса (Элизии), посредине, играя на кифаре, сладостно и печально поет могучий сын Лето - Аполлон.
Шествие и песня заканчиваются, и в крут мистов врывается бык; вернее, у этого существа человеческое тело и бычья голова. Играл эту роль мистагог. Он выхватил у Тесея лиру и столкнул его с центрального камня. Герой вступил с ним в борьбу, как с каким-нибудь Антеем. Если в этом нападении и не было логики, в нем все же были метод и цель: умиротворенность и небесная музыка исчезли. Тесей очутился на земле возле круглого камня, и тут он вспомнил о похожем камне ранней юности, под которым некогда нашел меч и сандалии.
Он быстро поднял и этот камень - вместо меча под ним обнаружилась сухая тростинка, тлеющая изнутри. Огонь в тростинке стал оружием героя - он поджег бычью маску противника. Тот поспешно сорвал охваченную пламенем звериную личину, и взорам явился юноша, точь-в-точь Гиакинф-Аполлон. Впрочем, по другим свидетельствам, это была Ариадна.
[101]
раз. Это могла быть Афродита Анадиомена, богиня Венера, что свежая, как роса, выходит из моря, а с другой стороны, поскольку здесь участвует огонь, не исключено, что внутреннему взору открылась дева с младенцем Иакхом. Так или иначе, у мистов пробудились оккультные органы над лбом, гортанью и сердцем, и они сумели узреть Афродиту Уранию, Небесную Жену в солнечной ауре, на лунном серпе, а затем наблюдали, как она преображается и в конце концов держит на руках младенца Диониса - будто и не требовалось превращений от змеи, рожденной Персефоною в Гадесе, до бородатого мужа, прибывшего к берегу на carrus navalis, до дня рождения Афродиты на Пасху и далее вспять, к младенцу Иакху.
Раз Тесей сам, сидя на круглом камне, играл на лире, словно музыкант Гиакинф, и созерцал мистического младенца, значит, в танце он снова и снова повторял хвалебный клич: "Paide [младенец, мальчик. - Д.Л.] Bakche Paide-Pai-Paian! Io, Io, Io-Iakche!"
Еще с именем несказанного младенца на устах - несказанного, ибо речи вносят смущение, ведь дело-то идет о душевном возвышении человека, - мисты длинной чередой, теперь уже без каната, возвратились в царский двор. Настало утро. Царь велел препроводить их в трапезную и молча разделил с ними завтрак.
Между тем жрица-царевна - мы называем ее Ариадной - в своем подземном святилище, малом подобии Лабиринта, принимала каждого миста отдельно. Вход наводит на мысль о спирали, само помещение напоминает "море", закругление отсутствует. Каменный стол под окном испещрен мелкими священными письменами. По просьбе Ариадны каждый рассказывал, что видел, слышал и пережил в Лабиринте. Сама она ничего к этим сообщениям не прибавляла. Кто остался слеп и глух, от нее тоже ничего не узнавал. Если же открывалось глубинное, она повторяла и дополняла рассказ, чтобы все запомнилось правильно и надолго. В особенности три образа никогда не проходили мимо ее внимания, стоило хотя бы вскользь
[102]
На память либо попросту в знак участия она одаривала каждого тем, что ему под стать: кносскими бычьими рогами, изображением волкочеловека и проч. Тесей получил резную статуэтку Небесной Афродиты.
Сноски
Страница 99: